... она сидит у окна и просит об удаче...
Close to the flame
Мэй действительно изменила его до неузнаваемости. Дома и везде, где рядом была она, юноша был непередаваемо счастлив, он смеялся, шутил, веселил всех и не отпускал от себя девушку ни на шаг. Она и сама не желала отходить, даже ненадолго. Зато на расстоянии от Мэй Дориан скучнел, делался рассеянным и невнимательным, равнодушным и часто грубым. При любой возможности он бежал к телефону и слушал её голос, успокаивался, смеялся. А чаще он просто бросал всё, брал такси и ехал домой, с порога бросался к ней в объятия и долго, жадно целовал её глаза, губы, лоб, волосы, смотрел на неё, говорил с ней… Он любил её до безумия, до исступления, он поклонялся ей, как богине, и, смеясь, называл себя язычником.
Он не спал уже неделю - с тех пор, как она окончательно переехала к нему. Он не мог спать, чувствуя, что она так близко. По ночам он лежал рядом, мысленно о чём-нибудь рассказывая ей, просто любуясь на неё. Самым большим на свете счастьем для него было слышать, как она дышит. Он закрывал глаза и дышал с ней вместе, ровно, как спящий, только чуть более хрипло. Однажды ночью она проснулась - просто так. Почувствовала его взгляд, улыбнулась ему. И они до утра лежали, просто глядя друг на друга, молча, бесшумно дыша в такт и улыбаясь общим мыслям.
Он не мог отпустить её от себя, не мог и не хотел. Это было для него так же невозможно, как усилием воли остановить собственное сердце - он понимал, что это реально, и что есть люди, способные на это, но сам не желал даже пробовать. Просто знал, что ничего из этого не выйдет.
Они полностью растворились друг в друге. Все знакомые со страхом замечали, что не могут точно вспомнить, что говорил или делал Дориан, а что Мэй. Это было абсолютно равнозначно.
Часто они сами забывали автора той или иной мысли или идеи. Ни Мэй, ни Дориан не помнили, кто из них починил фен, а когда их спрашивали, к примеру, кто у них готовит завтрак, они ненадолго смущались и замолкали, затем хором говорили: "Оба!" и смеялись.
В конце концов, все друзья и знакомые привыкли к этому, научились у Дориана говорить "какая, собственно, разница!", а у Мэй - не употреблять их имена по отдельности.
Даже болеть они умудрялись одновременно.
- Доктор, - жалобно стонал в таких случаях Дориан. - Только не изолируйте меня от неё, она заразится, даже если я буду жить на другой планете… А видеть её только пару раз в день, да ещё и в марлевой повязке - это выше моих сил…
То же самое с точностью до наоборот происходило, когда первой заболевала Мэй. Девушка мужественно просила врача выписать ей антибиотики и запретить Дориану подходить к ней до выздоровления. Юноша, разумеется, в точности выполнял предписания, но не позднее, чем через день, валился с аналогичным заболеванием. Феномен объяснения с научной точки зрения не имел, но представлял интерес для многих вирусологов-энтузиастов. И вирусологи, и энтузиасты получали яростный отпор и безжалостно выставлялись за порог. Не знаю, был то Дориан или Мэй, кто первым придумал мистера Дориана Мэя, но факт остаётся фактом - приём сработал. Друзья взахлёб рассказывали о новых приключениях парочки, но никто больше не изумлялся - подумаешь, какой-то Дориан Мэй приготовил себе завтрак на двоих…
А иногда они звонили друг другу в одно и то же время, с точностью до секунды. Недоумённо слушали короткие гудки, набирали снова, опять слушали, опять набирали, одновременно возмущаясь, с кем можно так долго разговаривать. Потом до них одновременно доходила мысль о синхронности, и они бросали трубку и садились ждать звонка друг от друга.
Но при всём этом оба спорили с яростным упорством, когда дело доходило до выбора имён их будущим детям. Дориан настаивал на Расселе, а Мэй - на Бенджамине, когда разговор шёл о мальчиках и соответственно на Паулине и Анжелике, когда речь была о девочках…
Автор:Raksha .
Это фрагмент одного из моих любимых рассказов, который я скачала на www.closetohim.heartagram.ru
Я думаю, что именно такой должна быть любовь... но очень немногие ее находят и обычно она заканчивается тем-же что и этот рассказ.
Мэй действительно изменила его до неузнаваемости. Дома и везде, где рядом была она, юноша был непередаваемо счастлив, он смеялся, шутил, веселил всех и не отпускал от себя девушку ни на шаг. Она и сама не желала отходить, даже ненадолго. Зато на расстоянии от Мэй Дориан скучнел, делался рассеянным и невнимательным, равнодушным и часто грубым. При любой возможности он бежал к телефону и слушал её голос, успокаивался, смеялся. А чаще он просто бросал всё, брал такси и ехал домой, с порога бросался к ней в объятия и долго, жадно целовал её глаза, губы, лоб, волосы, смотрел на неё, говорил с ней… Он любил её до безумия, до исступления, он поклонялся ей, как богине, и, смеясь, называл себя язычником.
Он не спал уже неделю - с тех пор, как она окончательно переехала к нему. Он не мог спать, чувствуя, что она так близко. По ночам он лежал рядом, мысленно о чём-нибудь рассказывая ей, просто любуясь на неё. Самым большим на свете счастьем для него было слышать, как она дышит. Он закрывал глаза и дышал с ней вместе, ровно, как спящий, только чуть более хрипло. Однажды ночью она проснулась - просто так. Почувствовала его взгляд, улыбнулась ему. И они до утра лежали, просто глядя друг на друга, молча, бесшумно дыша в такт и улыбаясь общим мыслям.
Он не мог отпустить её от себя, не мог и не хотел. Это было для него так же невозможно, как усилием воли остановить собственное сердце - он понимал, что это реально, и что есть люди, способные на это, но сам не желал даже пробовать. Просто знал, что ничего из этого не выйдет.
Они полностью растворились друг в друге. Все знакомые со страхом замечали, что не могут точно вспомнить, что говорил или делал Дориан, а что Мэй. Это было абсолютно равнозначно.
Часто они сами забывали автора той или иной мысли или идеи. Ни Мэй, ни Дориан не помнили, кто из них починил фен, а когда их спрашивали, к примеру, кто у них готовит завтрак, они ненадолго смущались и замолкали, затем хором говорили: "Оба!" и смеялись.
В конце концов, все друзья и знакомые привыкли к этому, научились у Дориана говорить "какая, собственно, разница!", а у Мэй - не употреблять их имена по отдельности.
Даже болеть они умудрялись одновременно.
- Доктор, - жалобно стонал в таких случаях Дориан. - Только не изолируйте меня от неё, она заразится, даже если я буду жить на другой планете… А видеть её только пару раз в день, да ещё и в марлевой повязке - это выше моих сил…
То же самое с точностью до наоборот происходило, когда первой заболевала Мэй. Девушка мужественно просила врача выписать ей антибиотики и запретить Дориану подходить к ней до выздоровления. Юноша, разумеется, в точности выполнял предписания, но не позднее, чем через день, валился с аналогичным заболеванием. Феномен объяснения с научной точки зрения не имел, но представлял интерес для многих вирусологов-энтузиастов. И вирусологи, и энтузиасты получали яростный отпор и безжалостно выставлялись за порог. Не знаю, был то Дориан или Мэй, кто первым придумал мистера Дориана Мэя, но факт остаётся фактом - приём сработал. Друзья взахлёб рассказывали о новых приключениях парочки, но никто больше не изумлялся - подумаешь, какой-то Дориан Мэй приготовил себе завтрак на двоих…
А иногда они звонили друг другу в одно и то же время, с точностью до секунды. Недоумённо слушали короткие гудки, набирали снова, опять слушали, опять набирали, одновременно возмущаясь, с кем можно так долго разговаривать. Потом до них одновременно доходила мысль о синхронности, и они бросали трубку и садились ждать звонка друг от друга.
Но при всём этом оба спорили с яростным упорством, когда дело доходило до выбора имён их будущим детям. Дориан настаивал на Расселе, а Мэй - на Бенджамине, когда разговор шёл о мальчиках и соответственно на Паулине и Анжелике, когда речь была о девочках…
Автор:Raksha .
Это фрагмент одного из моих любимых рассказов, который я скачала на www.closetohim.heartagram.ru
Я думаю, что именно такой должна быть любовь... но очень немногие ее находят и обычно она заканчивается тем-же что и этот рассказ.